БРАТСКОЕ
Верил, молился, ожидал. Терпел так, как другим было бы трудно. На публике скрывал свое терпение. Оставаясь наедине с собой, стыдился этого терпения, сознавая, что в основе его корысть, но объяснял себе в сравнениях и убеждал себя в том, что все так живут. А я что? Я не лучше остальных! И чего тут выделяться? И потому разве могу я отказываться от желаемого, даже если я сам добровольно отдаю себя, чтобы с меня кожу снимали все, кому не лень, а? Кровавый пот в достижениях всякой мелочевки, которая не утоляет, но увеличивает аппетит, ради которого ты и продолжаешь активировать свое нутро. Ради которого терпишь, избегая свободы. А если и бывают проблески, напоминающие тебе освобождение и облегчение, как намек на уже близкую свободу, то ты, имея косные привычки сородичей, продолжаешь поступать, как и прежде. Как и прежде, напридумывал себе отличительных знаков и неподъемное веселье, открылся и закрылся, словно кукушка в доисторических часах на позеленевших обоях, ритуально совершил апгрейд во имя соседских соответствий и побежал дальше, чтобы не проспать сон, а после громко разговорился наизнанку в угоду изнанке.
Молясь, ожидал. Ожидая, верил, что сработает. Насмотрелся и поудивлялся, послушал, почитал, наигрался и другим передал. С дружками посудачил, которым уж домой пора, ведь жены, мамки, дочери. И все, как один, безотцовщина. Как щенки запуганные сосут позолоченный кукиш, так и они знают крепко дело свое, скользя пятками в скользкой ванне, где вода сошла, а пена осталась. А я весь в пене, как временно седой. И махровый мрак вместо полотенца подсовывают мне многие встречные, чья радость - это змея в пищеводе.
Братское без «кви про кво» во взглядах, без таинственных карманов. Мягкие слезы и бессловие за собственной ладонью, теплой, как лаваш. Пауза, равная иконописному Утешению. И тишина без паузы, лишь Утешение.
(с пятницы на субботу)
